«Я сгорел на своей Погорельщине»
Перед нами 23 пожелтевшие страницы произведения Н. А. Клюева «Погорельщина», хранящиеся в личной библиотеке Ф. А. Абрамова. Это не тиражированное издание, не рукописный текст. Рукопись автор подарил итальянскому ученому-слависту Этторе Ло Гатто, который в 1954 году издал «Погорельщину» в Нью-Йорке. Это машинописный текст, отпечатанный множительным аппаратом в Санкт-Петербурге в 1930 году.
При жизни поэта «Погорельщина» не публиковалась. Нельзя было. А все потому, что взгляды Клюева, как и Аввакума, которого поэт считал своим родным прадедом, расходились с мнением власти. «Кто за что, а я за двоеперстье», — писал Клюев о духовном родстве с «Аввакумовым корнем».
В конце 1920-х — начале 1930-х годов Клюев тайно читал поэму знакомым литераторам, артистам, художникам, что послужило впоследствии одним из главных поводов для его обвинений в «антисоветской агитации».
Из фонда АОНБ
В Советском Союзе отрывки из поэмы были опубликованы через полвека после смерти автора в книге «Стихотворения и поэмы» (Архангельск, 1986), а полностью поэма впервые была напечатана в журнале «Новый мир» (1987, № 7). В предисловии к поэме сказано, что в России известны две машинописные копии произведения, хранящиеся в Центральном государственном архиве литературы и искусства (г. Санкт-Петербург) и Институте мировой литературы имени А. М. Горького РАН (ИМЛИ; ф. 43). В «Новом мире» публикация сделана именно по списку ИМЛИ.
Сравнительный анализ опубликованного списка и машинописной копии из библиотеки Ф. А. Абрамова показал, что тексты близки, есть лишь незначительные расхождения в словах (морские/лесные; весной/зимой).
12 июня 1934 года Клюев писал Сергею Клычкову: «Дорогой мой брат и поэт, ради моей судьбы как художника и чудовищного горя, пучины несчастия, в которую я повержен, выслушай меня без борьбы самолюбия. Я сгорел на своей „Погорельщине“, как некогда сгорел мой прадед протопоп Аввакум на костре пустозёрском... Я сослан в Нарым, в посёлок Колпашев на верную и мучительную смерть. ... Посёлок Колпашев — это бугор глины, усеянный почерневшими от бед и непогодиц избами, дотуга набитыми ссыльными».
Российская история развивается по спирали, сменяются эпохи и судьбы. Но духовный стержень, заложенный традициями, обрядами, учениями, позволяет сохранить культуру самобытной и патриотической. Последние годы жизни Клюева, голодные, полные физических и нравственных страданий, воспринимались им как закономерное, принятое от дедов-старообрядцев мученичество за веру.
